Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков

мужское достоинство, — продолжал Паша. — Что я как бы гомик… Типа, до сих пор не женат…

— Вот оно что, — ухмылялся Вялов. — Гномик?

— Гомик, — поправил Паша. — В том смысле, что голубой.

— Понимаю. Продолжайте…

И Паша продолжил. По его показаниям выходило, что потом его опустили в снегу на четыре конечности и заставили нюхать дорогу.

Следователь качал головой.

— Для чего дорогу-то? — серьезно спрашивал он.

— Вроде, вместо овчарки, — пояснил Коньков.

— Этот момент понятен, хотя раньше вы говорили немного иначе. Вас поставили к стенке и хотели расстрелять за неповиновение.

— Это уж как бы позже, потому что сначала с меня просили бабок — я ведь предприниматель. У меня коттедж, и всем кажется, что на таких, как я, можно нажиться…

С грехом пополам Паша обрисовал картину посещения леса и, наконец, приступил к описанию преступления. Тут у него вообще все гладко вышло. Тем более что ничего придумывать особо не приходилось. Поняв, что вырваться из милицейских уз ему не удастся, Паша открыл стрельбу. Выходило, что перед этим ему грозили гестаповские застенки — с пыточной камерой, средневековой дыбой и другими инструментами для членовредительства, включая «испанский сапог», а также тиски, надеваемые на голову.

После Пашиных показаний мне предложили задать ему вопрос. И я спросил у фантаста, где находится тот лес, в который его возили на «поправку» здоровья.

— Кажись, это было за Майской горой. — Паша напряг лицо. — Точно. Именно там, потому что мы ехали через переезд, и я его запомнил. Потом повернули вверх — мимо моего коттеджа.

— А куда именно? Налево или направо? — спросил следователь.

— Налево.

— Но там же строения.

— Если оттуда ехать, то будет налево, — крутил Биатлонист.

— И сколько вы там находились? — снова спросил я.

— Около часа, — уверенно ответил Паша.

Это походило на дурной спектакль. Главный герой и его режиссеры никуда не годились. Мои показания были иными, включая момент стрельбы. И это совпадало по времени.

Как бы то ни было, адвокаты битый час мусолили тему поездки в лес, с серьезным видом задавая поочередно то мне, то Конькову одни и те же вопросы. Это походило на выкручивание рук. Вялов терпел до тех пор, пока один из них вдруг не заявил, что подзащитного, вероятно, в лесу изнасиловали, пустив по кругу.

— Очная ставка закончена, господа, — холодно произнес Вялов. И добавил: — Обвиняемый лично ничего об этом не говорил, тогда как вы откуда-то взяли. Закончим на этом. Ходатайства?

Ходатайств не было.

— Вопросы?

Защитники опять промолчали.

Покончив с оформлением протокола, следователь вызвал конвой, и Пашу опять увели.

Дождавшись, когда все выйдут из помещения. Следователь собрал свои вещи, сложил в портфель и выключил аппаратуру. Потом подошел к «зеркалу» и подмигнул мне.

— Как ты там? — спросил он.

— Пока жив.

Вялов отворил дверь. Взял меня под руку и повел длинным и пустым коридором к выходу из здания. В противоположном конце коридора, у двери, ведущей к камерам для задержанных, в мою сторону с любопытством смотрели сразу несколько человек, включая Пашу Биатлониста и троих защитников. Конвой почему-то не торопился заводить арестованного в камеру. Вот вам и псевдоним с анонимностью. Я ровно держал голову и старательно стучал тростью о бетонный пол.

Площадью мы никого не встретили. Поднялись в кабинет Вялова. Здесь я сдал свой «шанцевый» инструмент — трость.

— Очки советую снять, — сказал Вялов. — Слишком они у тебя заметные, но в следующий раз все же не забудь их прихватить.

Дело это, анонимность свидетеля, для Вялова было новое, так как закон о защите свидетелей еще только обкатывался, так что Вялову по ходу дела приходилось подстраиваться под его требования.

Глава 6

Я возвращался домой, когда в кармане у меня вдруг запел сотовый телефон. Несмотря на привычную мелодию, звук его казался зловещим. Дело в том, что мало кто знал мой номер. День был необычный: я чувствовал себе как выжатый лимон.

Голос в трубке отдавал металлом и требовал изменить показания. Подобные голоса бывают у бригадиров, ментов и придурков.

— Кто со мной говорит, я что-то вас не пойму? — прикидывался я.

Но вопрос мой не был услышан. Голос утверждал, что если я не изменю показания, то на моей поганой жизни можно поставить жирный крест.

— Какие еще показания! — воскликнул я.

Голос кашлянул и продолжил внушать, что мне следует сказать хотя бы о том, что по пути в РУВД милицейский патруль брал Пашу на испуг, обещая отвезти в лес. Словно Паша-Биатлонист мог чего-то испугаться.

— Вы не представляете, о чем говорите! — крикнул я, так что девушка, идущая навстречу, шарахнулась к обочине. — Меня самого потом же посадят!

— Это ничего, — пел голос. — За подобные дела дают немного, зато в кармане у тебя появятся зеленые. Ущучил? Скажешь, останавливались по пути возле липовой аллеи. Хотя бы на пять минут. Ментам все равно не поверят. Тебе — другое дело.

— А если я откажусь? — набрался я смелости.

— Будешь ходить вперед пятками, — ответил голос.

— Послушай, а не пойти бы тебе к дедушке! Или к бабушке!

Голос в ответ что-то мямлил.

— И больше мне не звони, — говорил я, развивая идею. — Сидит под колпаком и еще квакает. Кого ты пугаешь, ставрида маринованная. Не звони мне больше никогда…

— Не туда рулишь, — удерживал меня голос.

— Видал я таких жуков…

Я нажал кнопку отбоя, совершенно не соображая. Кому-то хотелось получить от меня ложные показания, оставаясь в тени. Однако неизвестному абоненту не доставало красноречия, чтобы уговорить меня на этот подвиг. Одно, впрочем, оставалось совершенно ясным: голос действовал по указанию Паши-Биатлониста.

Я продолжил свой путь, твердо веря, что мой друг Миша Козюлин, а также остальные четверо раненых, которых я толком не знал, не заслуживали, чтобы о них вытирали ноги.

Телефон оставался у меня в руке. Не останавливаясь, я тут же набрал номер Пети Обухова. А когда услышал Петькин голос, то обо всем ему рассказал — вплоть до того, как вел себя на допросе убийца.

— Прикинь, — возмущался я. — стоило мне выйти на улицу, как мне тут же звонят и требуют изменить показания. Откуда у них номер моего телефона?!

Моему удивлению не было предела.

Петька громко чавкал в трубку.

— Перестань жрать! — не выдержал я.

— У нас обед как раз…

— Что ты мне скажешь, ментовская морда?!

Я имел право на подобную постановку вопроса. Такое обращение было обычным во время нашей армейской службы во внутренних войсках.

— Надо подумать, — ответил Петька.

— Нет, Обухов, ты мне ответь. Ты же сам ехал с нами тогда, и только случайность спасла тебя от смерти! Откуда утечка информации?!

— Из прокуратуры, — ответил тот уверенным голосом.

— Точно?!